Сайты митрополий, епархий, монастырей и храмов


Миссионерским полем святителя Иннокентия Алеутского (1797 – 1879, в последние годы жизни – митрополит Московский) были крайний северо-восток Евразии и крайний северо-запад Североамериканского континента. Сегодня это территория многих епархий двух поместных Православных Церквей – Русской и Американской.

Эти местности в ту пору являлись краем земли не только географически. Отец Иоанн, будущий святитель Иннокентий встретился с так называемым «традиционным обществом». Некоторые племена (например, якуты и буряты) уже имели начатки государственности. У большинства же, даже у находившихся долгое время в границах Российской империи, социальная дифференциация была выражена еще очень слабо. Возникла замечательная и непростая ситуация. Русский православный миссионер, имевший за плечами многовековую христианскую культуру, веками отточенные модели органического соединения христианства со всеми сферами человеческой деятельности, столкнулся вдруг с тем, что Гоген называл юностью человечества, с первобытнообщинным, традиционным обществом.

Следует отдать должное разумной мягкости национальной политики Российской империи. При всей преданности византийской модели церковно-государственных отношений (что в XIX веке ярко выразилось в идеологии Уварова), на новоосвоенных территориях российское правительство, в отличие от испанского, португальского, французского, голландского или английского, не вело колонизационной политики в классическом (европейском) понимании. Признававшие над собой православного царя, во внутренней жизни племена и народы Севера ни к чему (!) не принуждались. (Не то будет в XX веке…).

Задачей святителя Иннокентия было – народам, «сидящим во тьме и сени смертной» принести истину в ее простоте, неукутанной в вековые одежды государственности и восточно-православной культуры. Апостольская простота необходима миссионеру. Миссионер, обладая ею, становится, по слову апостола Павла, «для всех всем». Он несет людям Христа, а не модель общественных отношений, Христа, а не культурные ценности. И когда предлагается просто Христос, только Христос, человек ставится перед неотвратимостью выбора: оставаться ему язычником – или обратиться и принять спасение. Выбор не стоит так остро, когда человек-язычник, встречая миссионера, знакомится не с евангельской простотой во всем, а со сложным и непонятным обрядом, со всем церковно-этническим комплексом, нарабатывавшимся веками.

Деятельность святителя Иннокентия – одно из немногих исключений на общем фоне православной миссии в XVII-XIX веках в этом отношении. Можно упомянуть еще всего два имени – преподобного Макария (Глухарева) и святителя равноапостольного Николая (Касаткина). Его величие – в том, что он сумел подняться над собой, над своей национальностью, над своей культурой, над политикой своего государства. Он отрешился от всего этого. Сам оставаясь, конечно же, верным сыном своего народа, он не желал делать славянами индейцев и алеутов. Он делал их христианами. Он любил эти народы. Каждое племя, к которому он шел, было ему интересно. Иннокентий изучал его язык, его культуру, быт, традиции… Зачем? Для того, чтобы облегчить народам принятие христианства, предлагая усваивать последнее в контексте их родной культуры. Сегодня это называется инкультурацией. Главную роль здесь играет язык.

Миссионеры, трудившиеся у алеутов, камчадалов, якутов до св. Иннокентия не знали и, не стремились изучать языки этих племен. Инородцы же слабо усваивали русский, и уж совсем не понимали славянского. Результат: во втором, а то и в первом поколении «христианство» инородцев обычно выветривалось, они опять становились язычниками. Послушные, они готовы были выполнять любые внешние действия и обряды, но совершенно неосознанно, не имея порой ни малейшего представления об основных истинах христианства.

Удивительно, как много смог святитель Иннокентий потрудиться в деле библейских и богослужебных переводов на инородческие языки. Он мог в совершенстве и очень быстро овладевать языками народов-представителей совершено разных языковых семей: тюрков-якутов, палеоазиатов-алеутов, индейцев-колошей. И это еще не все! Учил язык, переводил Евангелие, переводил Литургию – и сразу же начинал служить на языке того народа, которому проповедовал. Особенно стремительно это произошло у якутов: сказывался уже колоссальный опыт. Его не заботили эстетические тонкости, его сердце горело желанием помочь язычнику увидеть свет спасения.

О переводческом аспекте миссионерской деятельности св. Иннокентия так писал его современник экономист Тихменев в книге, посвященной Российско-Американской кампании: «Основательным изучением их (алеутов острова Уналашка) туземного языка он резко отличался от других духовных лиц, благовествовавших в том краю. Перевод им… Катехизиса, Священной Истории, Евангелия от Матфея, частью от Луки и Деяний Апостольских, и составление им на том же языке поучений об обязанностях христианина… значительно выдвинули вперед в сравнении с прочими туземцами жителей Уналашки и ее окрестностей в деле религиозного образования [Тихменев П. Историческое обозрение образования Российско-Американской кампании. СПб., 1861. Ч. I. Стр. 228]. А вот что отмечал известный мореплаватель Ф.П. Литке, в 1826-29 годах путешествовавший вдоль берегов Русской Америки: «Состояние жителей Уналашки и вообще (островов) Лисьей гряды… во многом теперь изменилось. Они все христиане, но только со времени о. Иоанна стали получать некоторое представление об истинном значении сего слова» [«Миссионерское обозрение», 1997, №7. Стр. 8].

Твердая убежденность в необходимости дать алеутам отпечатанное на их языке Слово Божие заставила о. Иоанна отправиться ни много ни мало, в кругосветное путешествие, в Петербург.

Как и об апостоле Павле, о св. Иннокентии можно сказать: если он не апостол, то кто апостол? Чукотка и Аляска знают, Камчатка и Курилы могут сказать, кто всех более потрудился для них в проповеди Евангелия. Поэтому-то и нарекла Церковь святителя Иннокентия равноапостольным…

Если проложить на карте пути неутомимого миссионера, протяженность этих путей окажется гораздо большей, чем даже у апостола Павла. Это поразительно. Прекрасные римские дороги никто не станет сравнивать с бездорожьем тайги и тундры, с их суровостью и безлюдьем; Уютное Средиземное море трудно сравнить с грозным Тихим океаном. Некоторые из путешествий святителя составляли, например, до 8 тысяч верст каждое. Столько надо было преодолеть, чтобы только проехать новообразованную епархию, просто из конца в конец (от Благовещенска до Сан-Франциско). И это не на теплоходах и самолетах – на собаках, на оленях, пешком. Святитель спускался по веревкам в скалах Камчатки, плыл в лодке-долбленке вдоль Алеутского архипелага. Во время таких плаваний приходилось по 15 часов ежедневно сидеть в напряженной неподвижности среди волн на студеном ветру. Нет надежды хоть сколько-то изобразить все тяготы и скорби отважного миссионера. Скажем лишь, что это был на самом деле подвиг. Подвиг, длившийся пятьдесят лет, почти безо всякого перерыва!

Сегодня миссионер уже не испытывает таких трудностей ни в какой точке земного шара. В самые глухие селения можно быстро и легко добраться на вертолете или на моторной лодке. В самом, казалось бы, заброшенном стойбище или деревне к нашим услугам – электричество, радиосвязь, какой-то сносный комфорт. Но что делать, если чья-то христианская душа жаждет миссионерского подвига? Этот подвиг сегодня, как и сто, как и тысячу лет назад, состоит в том, чтобы полагать душу свою за тех, кому несешь Евангелие. А это значит, что для кета надо стать кетом, для китайца – китайцем, для папуаса – папуасом! Это значит: отправляясь в путь, забыть все, кроме Христа, иметь готовность пожертвовать всем, кроме Христа. Жить среди аборигенов, разговаривать на их языке, одеваться как они, сидеть как они, есть то, что едят они… Научиться игре на национальных инструментах, чтоб с их помощью прославлять Бога. Не византийское осмогласие, но народные попевки должны лечь в основу музыкального оформления богослужения туземцев. И тогда проповедь Православия не будет восприниматься местным населением как проповедь чуждой культуры.

Что мешает в развитии внешней, да и внутренней православной миссии? Одна из объективных причин слаборазвитости миссионерского служения в нашем восточном Православии – связанность духовенства семейными узами. Но не стоит отчаиваться – обратим внимание на святителя Иннокентия. Удивительно, он вступил на миссионерское поприще уже многодетным, а всего у него было 12 (!) детей. Семья не помешала ему, а впоследствии и помогала исполнять миссионерский труд, разделяя все скорби и радости этого труда. Другая причина – неспособность большинства миссионеров к инкультурации, к свободному вхождению в культуру другого народа. Неспособность, а часто и нежелание отрешиться от себя, стать для эвенка – эвенком, для татарина – татарином, для португальца – португальцем и т.д. И как следствие – непреодолимые порой барьеры в общении.

Мы знаем, Евангелие заканчивается призывом Христа к миссионерству. «Идите, проповедуйте…». В чумы селькупов и нганасанов, в шалаши индейцев Амазонки и Ориноко, в пятиэтажки Москвы и Абакана, в черные избы Вологодчины и Костромщины, в белые домики Андалусии и Алентэжу – «идите, проповедуйте». В пустынные стойбища оленеводов Таймыра и в бурлящую гущу мегаполисов Европы, в поселки охотников и в студенческие аудитории – «идите, проповедуйте». Чистое, незамутненное Православие. Так, как это делал святитель Иннокентий.

По материалам Православие и мир